Февраль - самое светлое время.
Я, поддавшись внезапному порыву, выхожу вечером на улицу и следую за первой же звездой. На самом деле, кхм, выполняю мамино поручение, которое вешается на меня, куда бы и в какое бы время я ни пошла, потому что мне якобы по пути. Впрочем, всё равно, куда идти, так что никакого пути, в общем-то, нет, "Я иду потому, что у меня есть ноги, Я умею ходить и поэтому иду" - вот она, наилучшая из причин, если бы кто-то потребовал объяснить, на кой чёрт вываливаться на улицу вечером и праздно по ней шататься. Обе пятки саднит нещадно - правую из-за лыжных ботинок, левую из-за коньков, экий я молодец. Специально удлиняю дорогу: под трубами, через тёмный двор - чтобы, дойдя до магазина, обнаружить левую сторону аллеи спиленной подчистую, и вот зачем это надо, спрашивается. У библиотеки празднично, абы как и нелепо прекрасно увиты гирляндами деревья, даже парочка берёз опутана ими на уровне четвёртого-пятого этажа, а напротив педучилища и то ли выломанной, то ли специально проделанной дыры в низеньком заборе, отделяющем проезжую часть от тротуара, поставлен знак "Осторожно! Дети!", или не "дети" (я плохо помню некоторые знаки), но какой в конкретно этот вложен абсурдный, оттого и шикарный смысл. В центральном супермаркете (хотя назвать его таковым можно с натяжкой, однако название старое и совершенно официальное) покупаю совсем не тот сок, что хотела сначала, но так даже круче, и на кассе, увидев приметную коробку с жвачками "love is", ностальгически беру одну, вспомнить вкус из раннего детства и только на выходе спохватываюсь - господи, чего это я? - ведь никакая это не ностальгия, в моём детстве таких жвачек не было. То есть они, конечно, были, но как бы отдельно от меня, независимо существовали, я их и не пробовала тогда, да и вообще не была фанатом жвачек, даже когда пошла в школу - вон, до сих пор не умею жевать незаметно от учителей, тоже мне, велика потеря. Под слабым фонарём разворачиваю вкладыш с дурацкой картинкой, пожимаю плечами и сворачиваю к площади, решив сходить за хурмой завтра, и, так и быть, зайти на обратном пути в булочную - так и представляю, как здорово будет нести в рюкзаке пакет с ярко-рыжими фруктами и выйти из крохотного ларька с ароматным рогаликом. На площади с начала недели стоят несколько жёлто-зелёных палаток: мёд, молочные продукты, что-то мясное - первые, застолбившие места к выходным, когда народу у Мира будет - не протолкнуться. Огромную снежную гору на краю площади подрасчистили, но я всё равно залезаю на самый верх - вид оттуда странный и непривычный, именно поэтому мне и нравится. Важно иногда смотреть на вещи под другим углом, причём и в буквальном смысле. В парке сворачиваю на боковую дорожку, где полфонаря горит в её начале, и где-то два - в конце, а между ними - тьма, чудесная шоколадно-апельсиновая на вид тьма. Из неё перехожу в тьму сине-чернильную, на дорожку поперёк свежевыстроенной (где-то летом) детской площадки и поля, по старой памяти называемого Собачьим. Шагаю, задрав голову к небесам, потому что из этой тьмы распрекрасно видно звёзды, там никогда не горят фонари, там их попросту нет и, поражённая внезапной догадкой, изумлённо оглядываюсь. Какая, к чёрту, детская площадка?! На Собачьем поле всегда останавливался приезжий луна-парк, не один, конечно, а разные, но неизменно с американскими горками, каруселями, комнатой страха, маленькими поездами, лошадьми и верблюдами, иногда - цирком. А с другой стороны стояла какая-то вышка - то ли остов колеса обозрения, то ли ещё что, но стояла же! А теперь - детская площадка, и совершенно точно ясно, что никакого луна-парка больше не будет, а цирк, приехавший в город осенью, раскидывал свой шатёр у рынка, в совершенно неприглядном месте. Вспомнила, как любила эти приезды луна-парков - не столько за сами аттракционы, столько за то, что нас с подругой отпускали туда одних, это была полная свобода и самостоятельность, можно было кататься на чём хочешь и сколько хочешь, пока хватало денег на билеты. До сих пор помню, как на американских горках у М. выпала из рук её любимая сумка-кот, а мы смеялись до слёз и неслись, неслись, неслись без остановки. Вспомнила, как мы обожали всей стаей нестись по Собачьему полю в темноте, по высокой траве и одуванчикам в самом начале лета - мы не играли в волчью стаю, мы ею были, и днём, по скошенной траве в июле и августе, с воздушными змеями в руках. Всё это было ещё до того, как по другую сторону поля - строго говоря, это не поле, скорее поляна, но никого это не волновало, как и то, что поле простиралось почти до самой границы-дороги, дальше школы, но там росли деревья и ту часть все называли парком - так вот, до того, как по другую сторону, то есть, через пешеходную дорожку, построили крохотную приземистую церковь, которая похожа вообще не на церковь, а на снятый с колёс и прижатый к земле вагон поезда. Ещё вспомнила, как в Светкином дворе, через дорогу, обрывала ветки для верблюда - хотя сейчас, если честно, в замешательстве, нафиг они ему, но тогда, нечаянно как следует получив веткой себе же в глаз, обозлилась на весь свет и на верблюда - в первую очередь, но быстро остыла и перед двугорбым стало очень стыдно. А вот глаз болел так, что даже к врачу сходила сама, но всё обошлось, даже синяка не было.
Чего только не вспомнишь, идя сквозь чернильную тьму самого светлого месяца.